На вопросы "Избранного" отвечает заведующий отделом медицинской психологии Научного центра психического здоровья РАМН Сергей Ениколопов
- Сегодня в новостях появилось сообщение об убийстве школьниками одноклассника. Оно поражает своим хладнокровием: двое подростков спланировали убийство и осуществили его, не дрогнув. Ощущение, что это какой-то новый уровень цинизма, которого раньше не было. В чём, по-вашему, причина роста агрессии среди детей?
- Дети смотрят массу фильмов, где убийства представлены в качестве нормы – это очень сильно влияет на мировоззрение. Кроме того, сейчас вообще приняты жёсткие формы конкуренции. Считается, что необходимо драться, чтобы занять достойное место в иерархии. Нынче конфликты из-за места в иерархии – норма. Драки происходят и в младшей школе, в них участвуют как мальчики, так и девочки, чего ещё недавно не наблюдалось. Это происходит на фоне ослабления контроля, который осуществляет школа и родители, и приводит к преступлениям. Не обязательно к убийствам. Но драки, избиения, издевательства – сплошь и рядом.
- Это как-то зависит от семейного воспитания?
- Я бы не стал возлагать на семьи всю ответственность. Конечно, если родители сами дерутся, и не просто наказывают ребёнка, а жестоко и необоснованно наказывают, тем самым они воспитывают агрессию. Но это только один из многих факторов. Семья, к сожалению, сейчас отошла на задний план в вопросах формирования социальных взглядов и навыков детей, а ведущую роль играют средства массовой информации. Сравните сколько времени, с детьми общаются работающие родители и сколько дети смотрят телевизор. Родители не в состоянии контролировать ситуацию – они должны прокормить ребёнка. А работать на трёх работах и при этом быть рядом с ребёнком невозможно.
Важно еще одно обстоятельство: журналисты очень любят рассказывать о случаях жестокости, насилия. Но когда к подобным случаям приковано внимание СМИ, растёт вероятность их повторения.
- То есть сейчас мы, говоря с вами об убийстве в Якутии, провоцируем других детей?
- И детей, и взрослых. Вот, например, человек не знал, как справиться с конкурентом, а мы ему подсказали. Самый яркий пример такого влияния СМИ – история волны самоубийств в Австрии. Как только было уменьшено количество сообщений об этом в газетах, число самоубийств резко сократилось.
- Разве не полезно обществу узнать, что после такого "решения вопроса" о лидерстве в классе, мальчики стали не лидерами, а уголовниками?
- К сожалению, у тех, кто способен пойти на подобное, всегда остаётся надежда не быть пойманными. Это как с игрой в рулетку или с автоматами: все знают, что играть почти бесполезно, но каждый надеется, что именно ему повезёт. Мол, вот эти подростки плохо спрятали тело – а я-то спрячу хорошо.
Особенно плохо, когда журналист пишет не в общем – по сути, но с подробностями: как они действовали, как кто-то "случайно обнаружил" труп. Вот эта "случайность" и позволяет человеку думать, что можно быть более ловким. У нас это не очень исследовали, а на западе давно установлено, что сообщения об убийствах и изнасилованиях повышают вероятность увеличения количества этих случаев.
- Ну и как правильно поступать, чтобы одни люди были информированы, а другие не были спровоцированы?
- Каждый должен делать то, что ему положено: милиционеры – ловить преступников и сообщать, сколько поймали, учителя и родители – следить за детьми.
- Кому же и как милиционеры должны сообщать о результатах работы?
- Они должны информировать общество посредством СМИ о том, что преступление раскрыто. И не случайно раскрыто, а профессионально и быстро. Это неправильно - двадцать дней искать пропавших в Красноярске детей и случайно их обнаружить, в то время как по телевизору каждый день рассказывается, что их не могут найти. Это закрепляет в сознании людей представление, что у нас не умеют искать. Это представление закрепляется и у потенциальных преступников. А у них должно возникать ощущение неотвратимости наказания и сдерживать их.
- Но когда дети исчезли, разве можно об этом не объявить?
- Конечно, нужно объявлять, хоть десять раз. Но не в Москве, а в Красноярске. Чтобы вся страна вплоть до Калининграда не стояла на ушах. Зачем Калининградским детям знать, что в Красноярске дети убегают?
- Известно, что резонанс у событий, о которых не говорят, гораздо более серьёзный. После объявления в Красноярске об исчезновении детей в тот же день всё равно новость долетит и до Москвы, и до Калининграда, но при этом будут говорить, что "от нас скрывают". Думаете, это лучше?
- Люди, которые хотят знать такие вещи, это люди, которые такими новостями самоудовлетворяются: "дети пропали, а я не пропал". Нельзя же потакать дурным вкусам!
- При чём тут вкусы? Вот я, как родитель, хочу понимать, что происходит: сколько детей пропадает, могу ли я рассчитывать на милицию... И если где-то действует маньяк, я хочу, чтобы меня об этом по крайней мере предупредили.
- Тогда вам следует идти на сайт МВД и там читать об этом. Там выложена нормальная сухая информация. А когда СМИ каждый день твердят "поиски продолжаются, всё безрезультатно", то это и родителей пропавших детей травмирует, и других родителей укрепляет в уверенности, что милиция работает плохо и туда бессмысленно обращаться.
- Укрепляет. Но если такова реальность, то может быть лучше её оценивать объективно?
- Эти сообщения вызывают уныние, и у нас, к сожалению, никто не озабочен этим. Вот в Америке этим занимаются много лет и очень эффективно.
- Так у нас в обществе действительно высокий уровень агрессии или это ложное впечатление, созданное СМИ?
- Безусловно, у нас высокий уровень агрессии. Это связано с социальными изменениями, потерей ценностных ориентиров, с потерей социального контроля, который осуществляется государственными органами. И школа утратила рычаги воздействия на социум, и милиция их утратила. Там такая текучесть кадров, что ни о каких хороших следователях даже речи нет. Появилась жёлтая пресса, а телевидение показывает всё, что угодно. При этом ценности смешаны и друг другу противоречат. С одной стороны, считается, что быть агрессивным плохо, с другой – что без агрессии никакого успеха не добьёшься. Критерием успеха является не профессионализм, а деньги. Способ, которым они добываются, практически неважен. Важно показать себя. Школьнику предлагаются самые разные пути, и выбирать крайне сложно. Ни обычная школа, ни частная не может помочь ребёнку.
- С общением у подростков сейчас сложнее, чем было раньше?
- Конечно, общаться стало труднее. Исчезло понятие двора. В школах – занятия, и дети там тоже мало общаются. Поэтому подростки сейчас, в основном, обладают плохими коммуникативными навыками. А чтобы вступать в конфликт и разрешать его достойно, нужны определённые коммуникативные навыки.
- Что же делать родителям, чтобы по крайней мере как-то поддержать ребёнка?
- Ответ до неприличия банальный: ребёнка нужно любить и стараться быть в курсе его дел и конфликтов. Но, говоря это, я понимаю, что всё упирается в возможности родителей. Работающие родители успевают только понять, что ребёнку нужно купить, и поинтересоваться его успехами в школе. Кроме того, родители поставлены в условия, когда от них все время что-то требуют. Дети хотят следовать нормам своей среды, они просят то компьютер, то телефон какой-то определённый, а родитель не всегда может эти требования удовлетворить. Ребёнок чувствует себя "лузером" и страдает, обижается – это всё формирует отношения дома.
- Так что же делать?
- Ничего нового я не скажу: совершенствовать школу, стараться уделять внимание детям, водить их к психологу и ходить к нему самим – и родителям, и учителям. Результаты в этой сфере не бывают скорыми, но к ним стоит стремиться.

Елена Калужская